—Виктор Иванович, в конце беседы с «ведущими консультантами» (завучами и директорами калужских и областных школ) Вы по-своему определили род вашей совместной деятельности – «не тренинг, не обучение, а начало осмысления». Насколько длительным может быть процесс «осмысления» для большинства людей, работающих в системе образования, в общеобразовательных школах в частности?

—Вы очень точно обозначили режим и смысл моей работы. Не тренинг, не натаскивание, не обучение отдельным приемам, а осмысление того пласта задач, который возник в сегодняшней России, в Калужской области конкретно. Эти задачи начали формулироваться и оформляться не сегодня и не вчера. В январе 2011 года я принимал участие в Форуме «Духовно-нравственное воспитание детей и молодежи Калужской области». На совместном заседании представителей исполнительной и законодательной власти и педагогической общественности Калужской области было принято решение о разворачивании работ в решении задачи духовно-нравственного развития и воспитания детей и молодежи в современных условиях. Произошёл запуск. После этого появился государственный заказ напрямую под эту задачу. В рамках этого заказа я и приехал. А также Александр Владимирович Шувалов и Станислав Тимофеевич Погорелов. Для того, чтобы к решению этой задачи приступило как можно больше педагогов, родителей и т. д., нужно, конечно, ее осмыслить. Не кидаться с бухты-барахты, ожидая мгновенной реализации и результатов, а очень хорошо понять, осознать сущность будущей деятельности, ее цели. И проверить свою соразмерность данным целям. Есть необходимый макроуровень профессиональных знаний и умений, который позволит мне приступить к реализации задачи, или нет? Задача может превышать возможности. С ходу это определить невозможно. Нужно понять и разобраться. Поэтому я и говорю, следует осмыслить масштаб задач и имеющийся арсенал интеллектуальных, методических и даже человеческих средств. А осмыслив, оценить свои возможности. Если масштаб не соразмерен, но выхода нет – задачу надо решать, возникают вопросы: «Могу ли я себя оснастить более совершенными, мощными средствами, и где это можно сделать? Наша работа, и моя, и Александра Владимировича Шувалова, и Станислава Тимофеевича Погорелова, заключается в том, чтобы люди смогли поглядеть на себя со стороны и честно ответить на вопросы: «Я понимаю задачу или не понимаю; я могу приступить к её решению или не могу?» Вот это я и называю осмыслением. И такое осмысление происходит. Прямо здесь в зале. Это заметно и по репликам, и по глазам. Для одних людей этот процесс может быть мгновенным. Для других более длительным. Процесс осмысления не имеет конца, пределов. Он соразмерен человеческим усилиям. «Линейку» для измерения глубины осмысления человек сам себе назначает. Важно, чтобы процесс осмысления масштаба задач согласовывался с трезвым оцениванием своих возможностей.

—А возможен ли этот процесс для большинства?

—Я тут обычно сурово отвечаю. Для профессионала он не только возможен, он обязателен. Если человек профессионал, и у него есть профессиональная честность и профессиональная ответственность за то дело, которым он занимается, даже вопроса не возникает. Если человек не профессионал, любитель, – тогда и спрос другой. Вошёл – ушёл, сел – позанимался. У него «вкусовое» отношение к своему делу. Для профессионала это смысл его жизни. Профессия для него не нудная необходимость, а способ реализации себя в этой жизни. Поэтому такое осмысление необходимо всем тем, кто честно, профессионально занимается своим делом. Правда, может оказаться, что очень много людей в эту категорию не попадают. Одни открыто это признают, другие умалчивают. Не место работы задаёт профессиональную позицию, не должность и не зарплата, а внутренняя претензия человека. Тем более мы говорим о педагогической профессии. В отличие от многих других её базовая мотивация, фундаментальный смысл – служение. Не достижение успеха, не достижение результативности, не приобретение собственности, а служение. Служение делу. А дело это в виде людей. И прежде всего детей. Такой же смысл работы врача, военнослужащего. Педагоги должны быть служилыми людьми. И по-другому быть не может. Либо ты служишь, либо ты не служишь. Если ты не служишь – ты выпадаешь из «обоймы», из базового смысла служения делу, людям, детям. Поэтому вопрос «большинства» не стоит. Есть профессионалы и любители. Но не все трезво себя оценивают.

—Ваш приезд в Калужский институт модернизации образования и в целом Ваша деятельность – ответ на вопрос о вере в возможность кардинального переосмысления образования в нашей стране, во всяком случае, в надежде на это. И всё же, какова цель Вашего участия в обучении педагогов в рамках федеральной стажировочной площадки?

—Мой приезд в Калугу не первый. Я участвовал в Форуме по введению в общеобразовательные школы Калужской области «Основ православной культуры». Тогда же я познакомился и с губернатором, и с председателем Законодательного Собрания. Владыку (митрополита Климента) я знаю давно, мы с ним неоднократно встречались. Для меня эта проблема не в новинку. Когда образовался Калужский институт модернизации, эта концентрация интеллектуальных, профессиональных сил в одном месте, возникла идея более плотного сотрудничества в данном направлении, вплоть до того, что, может быть, я стану сотрудником КГИМО. Мне это по пути, эта проблема меня лично касается, занимаюсь я этим не только в Калужской области, но в целом ряде других регионов. С людьми, которые меня пригласили, я состою в дружеских, профессиональных отношениях. Со всем этим и связана первая акция в рамках нашей совместной деятельности по решению тех задач, которые стоят в области. Я уже включился в работу. Мое участие в решении поставленных задач становится даже моей своеобразной обязанностью. Я возлагаю огромные надежды на это направление и на введение в содержание общего образования основ религиозной культуры. Это возвращение к истокам, восстановление традиций, восстановление культуры, соответствующего уклада жизни. То, за что я люблю Россию, Русь… «Русскость» – уникальное явление мироздания. Оно нам дорого досталось. Надо сохранить, защитить. Поэтому для меня это высокая задача. И участвовать в решении этой задачи – большая честь.

—Глупо ожидать мгновенного результата, отсвета в глазах каждого слушателя. Но насколько близкой, понимающей показалась Вам калужская аудитория?

—Очень глубокое внимание и понимание. И оно, как и должно быть, – немногословно. Люди руками не размахивают. Но по отдельным репликам, по вопросам видно, что, во-первых, тема духовно-нравственного становления близка сердцу слушателей. То, о чем мы говорим, слышится, понимается и, самое главное, принимается. Можно понимать, но не принимать. А здесь я вижу, что это и принимается. Очевидно, что это не может мгновенно превратиться в инструмент практического действия, никто на это не рассчитывает и не ожидает. В этом плане я могу чувствовать себя спокойно, Я не нанимался, предположим, научить пользоваться мотоциклом. У меня другое занятие и цели.

—Часто ли Вам приходится участвовать в подобных мероприятиях в разных городах России? Как Вас принимают педагогические работники? Молча со всем соглашаются, недоумевают или склонны дискутировать?

—Часто, но не по всей России. Серьезный проект в Нижегородской области, в Екатеринбурге. Не один год мы работали по «Основам православной культуры» со Станиславом Тимофеевичем Погореловым. Сейчас в связи с реорганизацией Екатеринбургской епархии работа приостановилась. На Дальнем Востоке, во Владивостоке и в Биробиджане, проводится ряд мероприятий, в которых я участвую. В принципе, я везде бывал. Но я не везде могу откликнуться, потому что мало физических сил и времени. Во всяком случае, то содержание, которое я приношу в аудиторию, понимается и принимается. Пусть и не всегда люди готовы брать на себя ответственность за это содержание, воплощать его в жизнь. Это сложно. Требуется кардинальный пересмотр того, что знали и умели до сегодняшнего дня. Для взрослого человека это очень тяжело.

—Насколько я поняла из Вашей беседы с работниками образования, Вы предлагаете убрать курсы общей психологии в педагогических вузах, заменив их основами психологической антропологии. Делается ли что-то конкретное в данном направлении?

—Понятно, что все эти психологические курсы существуют в учебных программах вузов, в том числе общая психология. Всё это утверждено нормативом, закреплено в Министерстве и т. д. Не так просто осуществить задуманное. Но думающие преподаватели вузов, заинтересованные в том, чтобы педагог получил психологическое образование, нужное для его работы, используют наши книги. Это происходит явочным порядком, люди сами это делают. Не меняют названия. Курс, предположим, называется также, но студенты учатся по другому учебнику. Есть учебник «Общей психологии», а есть учебник под названием «Психология человека». Общая психология там тоже есть, только выстроено всё по-другому, в другом контексте, под иным углом.

—В чём основные различия школьного психолога и психолога образования? Каким должен быть психолог образования? В чём особенность его деятельности?

—Психолог образования должен иметь педагогическую составляющую. Он должен быть педагогически грамотен. Для бытового обихода не надо быть медиком, но мы должны быть санитарно-гигиенически грамотны. Перед едой руки помыть, зубы почистить. Если мы это знаем, это не значит, что мы медики. Мы даже знаем, какие таблетки пить при том или ином заболевании. Мы не имеем медицинского образования, но у нас есть медицинская грамотность, для бытового уровня достаточная. При серьезных нарушениях мы обращаемся к профессионалу. В этом плане педагог не должен быть психологом, но у него должна быть достаточная психологическая грамотность. Психолог образования не должен быть педагогом, у него должна быть достаточная педагогическая грамотность. Он должен знать, куда он попал и что здесь происходит. Он должен видеть все процессы изнутри, понимать их сложности. В этом случае психолог уместен. К великому сожалению, педагог у нас психологически безграмотен, и знает он такую психологию, которая не имеет отношения к его деятельности. А психолог педагогически безграмотен. Вот в чем беда. Поэтому психолог образования – это психолог, который педагогически грамотен. Он может стать психологом образования. В этом особенность его деятельности. Он может сесть вместе с педагогом и разобраться в той или иной ситуации, потому что они говорят на одном языке, у них единое видение. Психолог знает, в чем суть дела, а педагог знает, что с этим делать. Один знает «что», другой знает «как». В этом случае психолог и педагог достойны друг друга.

—В своих беседах Вы не раз останавливались на вопросе о значимости языка, выражая негативное отношение к той «ломке», которая происходит в данной области. Как относиться к появлению большого количества иноязычных слов, в том числе в педагогике, в психологии?

—С одной стороны, обогащение должно происходить. Появление новых слов – естественный языковой процесс. Но эти слова должны открывать новые смыслы, которые раньше не виделись (они должны появляться для этой цели). Беда в другом. Ломаются слова, которые удерживают смыслы. «Старое» слово отбрасывается, и на его место ставится другое. И это другое слово выхолащивает, вымывает базовое содержание, которое было в составе слова. Так появляется «менеджер». В переводе на русский язык это одна из функций грамотного управленца. Менеджер – это организатор ресурсов. У него есть материальные, финансовые и человеческие ресурсы. У менеджера людей нет – есть только ресурсы. Эти ресурсы он должен грамотно сконцентрировать для решения производственной задачи. А кто же занимается людьми? У нас людьми занимался руководитель. У людей руки есть – поэтому он «руководитель». Существом, у которого нет рук, руководить невозможно. И второе слово – «управленец». Он отвечает не за эффективность, не за результативность производства, а за качество. Менеджер за качество не отвечает. Он заинтересован в снижении количества затрат на единицу прибыли. Чем меньше затрат – тем больше прибыль. Ни качество, ни содержание, ни перспективы, ни история его не интересуют. Вот к чему приводит подмена слов. Вот будут сейчас не директора школ с педагогическим образованием и понимающие суть дела, а придёт менеджер, которому никакого дела не будет до содержания образования, качества его, профессионализма своих сотрудников. Он только будет заниматься хозяйством и его эффективностью.

—И напоследок, Виктор Иванович, что Вы думаете о работе Калужского института модернизации образования? И каковы Ваши пожелания?

—Я считаю, что идея создания такого института – замечательная, блестящая по замыслу своему. В руках, скажем, господина министра институт может стать мощным инструментом решения таких серьёзных задач, которые касаются всех людей, проживающих на этой земле. Множество мелких орудий решают мелкие задачи. А для решения большой задачи требуется что-то покрупнее. Мне представляется, руководители института понимают это. И более того – они направляют свои усилия, в том числе приглашая меня и других специалистов, за пределы своего региона. Это наращивание ресурсов, наращивание мощности самого института. Руководители это знают, понимают и идут на это. Люди с ясным видением и с трезвой оценкой своих возможностей – это больше чем половина дела. Что я могу еще сказать? Так как здесь в основном работают разного возраста девушки, и пожилые, и юные, – я хочу пожелать им счастья и радости от дела, которым они занимаются.

—Спасибо Вам за беседу, Виктор Иванович, и за пожелания.

С В.И. Слободчиковым беседовала Надя Аверьянова

10 ноября 2011 г.